Сгущаются ночные тени.
Не сесть и не разжечь костра.
В душе обида поражений
Еще свежа, еще остра.

Знойная ночь перепутала все
Стежки-дорожки.
Задорно звенят
На зеленом овсе

Стелются черные тучи,
Молнии в небе снуют.
В облаке пыли летучей
Трубы тревогу поют.

И такой же ноябрь, и похожа погода.
Тот же ветер, взметающий прах по дворам.
В позабытые дали двадцатого года
Увела меня память к походным кострам.

Мы не дрогнем в бою
За столицу свою.
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной,

Всех пулеметов кривотолки
В свинцовый жгут атака вьет.
Матрос-балтиец на двуколке
Над смертью «Яблочко» поет.

Этот случай был в пятидесятом.
Распалясь, в один из летних дней
Вы меня назвали азиатом,
Уколоть желая побольней.

Осторожно пощупал - кисет не промок,
Вынул бережно щепоть махорки,
Завернул, закурил. И поднялся дымок,
По-домашнему теплый и горький.

Он не стонал. Он только хмурил брови
И жадно пил. Смотрели из воды
Два впалых глаза. Капли теплой крови
В железный ковш стекали с бороды.

Мы лежали на подступах к небольшой деревеньке.
Пули путались в мякоти аржаного омета.
Трехаршинный матрос Петро Гаманенко
Вынес Леньку, дозорного, из-под пулемета.