Василий Шибанов

Князь Курбский от царского гнева бежал, С ним Васька Шибанов, стремянный.
Дороден был князь, конь измученный пал — Как быть среди ночи туманной?
Но рабскую верность Шибанов храня,
Свого отдает воеводе коня: «Скачи, князь, до вражьего стану, Авось я пешой не отстану!»
И князь доскакал. Под литовским шатром Опальный сидит воевода;
Стоят в изумленье литовцы кругом, Без шапок толпятся у входа,
Всяк русскому витязю честь воздает,
Недаром дивится литовский народ, И ходят их головы кругом: «Князь Курбский нам сделался другом!»
Но князя не радует новая честь, Исполнен он желчи и злобы;
Готовится Курбский царю перечесть Души оскорбленной зазнобы:
«Что долго в себе я таю и ношу,
То всё я пространно к царю напишу, Скажу напрямик, без изгиба, За все его ласки спасибо!»
И пишет боярин всю ночь напролет, Перо его местию дышит;
Прочтет, улыбнется, и снова прочтет, И снова без отдыха пишет,
И злыми словами язвит он царя,
И вот уж, когда залилася заря, Поспело ему на отраду Послание, полное яду.
Но кто ж дерзновенные князя слова Отвезть Иоанну возьмется?
Кому не люба на плечах голова, Чье сердце в груди не сожмется?
Невольно сомненья на князя нашли...
Вдруг входит Шибанов, в поту и в пыли: «Князь, служба моя не нужна ли? Вишь, наши меня не догнали!»
И в радости князь посылает раба, Торопит его в нетерпенье:
«Ты телом здоров, и душа не слаба, А вот и рубли в награжденье!»
Шибанов в ответ господину: «Добро!
Тебе здесь нужнее твое серебро, А я передам и за муки Письмо твое в царские руки!»
Звон медный несется, гудит над Москвой; Царь в смирной одежде трезвонит;
Зовет ли обратно он прежний покой Иль совесть навеки хоронит?
Но часто и мерно он в колокол бьет,
И звону внимает московский народ И молится, полный боязни, Чтоб день миновался без казни.
В ответ властелину гудят терема, Звонит с ним и Вяземский лютый,
Звонит всей опрични кромешная тьма, И Васька Грязной, и Малюта,
И тут же, гордяся своею красой,
С девичьей улыбкой, с змеиной душой, Любимец звонит Иоаннов, Отверженный Богом Басманов.
Царь кончил; на жезл опираясь, идет, И с ним всех окольных собранье.
Вдруг едет гонец, раздвигает народ, Над шапкою держит посланье.
И спрянул с коня он поспешно долой,
К царю Иоанну подходит пешой И молвит ему, не бледнея: «От Курбского, князя Андрея!»
И очи царя загорелися вдруг: «Ко мне? От злодея лихого?
Читайте же, дьяки, читайте мне вслух Посланье от слова до слова!
Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»
И в ногу Шибанова острый конец Жезла своего он вонзает, Налег на костыль — и внимает:
«Царю, прославляему древле от всех, Но тонущу в сквернах обильных!
Ответствуй, безумный, каких ради грех Побил еси добрых и сильных?
Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,
Без счета твердыни врагов сражены? Не их ли ты мужеством славен? И кто им бысть верностью равен?
Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас, В небытную ересь прельщенный?
Внимай же! Приидет возмездия час, Писанием нам предреченный,
И аз, иже кровь в непрестанных боях
За тя, аки воду, лиях и лиях, С тобой пред судьею предстану!» Так Курбский писал Иоанну.
Шибанов молчал. Из пронзенной ноги Кровь алым струилася током,
И царь на спокойное око слуги Взирал испытующим оком.
Стоял неподвижно опричников ряд;
Был мрачен владыки загадочный взгляд, Как будто исполнен печали, И все в ожиданье молчали.
И молвил так царь: «Да, боярин твой прав, И нет уж мне жизни отрадной!
Кровь добрых и сильных ногами поправ, Я пес недостойный и смрадный!
Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,
И много, знать, верных у Курбского слуг, Что выдал тебя за бесценок! Ступай же с Малютой в застенок!»
Пытают и мучат гонца палачи, Друг к другу приходят на смену.
«Товарищей Курбского ты уличи, Открой их собачью измену!»
И царь вопрошает: «Ну что же гонец?
Назвал ли он вора друзей наконец?» — «Царь, слово его всё едино: Он славит свого господина!»
День меркнет, приходит ночная пора, Скрыпят у застенка ворота,
Заплечные входят опять мастера, Опять зачалася работа.
«Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»
— «Царь, близок ему уж приходит конец, Но слово его все едино, Он славит свого господина:
„О князь, ты, который предать меня мог За сладостный миг укоризны,
О князь, я молю, да простит тебе бог Измену твою пред отчизной!
Услышь меня, боже, в предсмертный мой час,
Язык мой немеет, и взор мой угас, Но в сердце любовь и прощенье — Помилуй мои прегрешенья!
Услышь меня, боже, в предсмертный мой час, Прости моего господина!
Язык мой немеет, и взор мой угас, Но слово мое все едино:
За грозного, боже, царя я молюсь,
За нашу святую, великую Русь — И твердо жду смерти желанной!”» Так умер Шибанов, стремянный.
1840-е

А.К.Толстой. Полное собрание стихотворений в 2-х т.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1984.